Оглядываясь назад

Вспоминая прошедшие годы, детство, юность, школу, понимаю, что нихрена не помню.

То есть что-то происходило, события крутились, сматывались в клубок.  Каждый новый виток перекрывал предыдущий, новые впечатления накладывались на прежние, и всё начиналось вновь, а старое отходило на задний план и забывалось, покрываясь пылью забвения.

Хорошая мысля как правило приходит опосля — не надеясь на память девичью надо было все записывать. Хотя бы тезисно, коротенько. Может быть,  когда-нибудь я бы расшифровала эти записульки и открыла для себя и о себе много нового и неожиданного. Черт его знает, что я там наворочала в своём прошлом и какие трупы истлели под моей кроватью. 

Как мы с уличными ребятишками не сдохли ещё в детстве на летних каникулах — для меня остаётся загадкой.

Нас выпускали утром из дома, не опасаясь за нашу целостность, и появлялись мы только к обеду и ужину.

Нет, присмотр, конечно, за нами был. И дети мы были не самашеччие, не лезшие на рожон. Просто жизнь была другая. За нас не боялись так, как мы боимся за наших детей теперь, класса до пятого водя за ручку до дверей школы. Да и школы уже не оплот безопасности… Но это совсем другая тема. Я сейчас про советское детство и летние каникулы.

Утро начиналось с малины. Малинник был поделён нами на две части. Доходя до середины ряда малинных зарослей, мы с Динкой разбредались — она шла направо, я — налево. Собирали с кустов в себя назревшие за ночь ягоды. Работая обеими руками, отправляли в рот сладкую малину. Иногда попадался клоп, и тогда руки противно воняли и во рту появлялся вкус… Я не знаю как описать вкус малинного клопа.

После малины был завтрак.

Бабушка накрывала в сенях круглый стол, за которым у каждого из нас, трёх внуков, было своё место. 

Бабуля кормила нас блинами с маслом, с мёдом, с вареньем, или рисовой сладкой кашей, или ещё чем-то дитячьим, полезным, простым и очень вкусным.

Вкуснее той бабулиной стряпни я больше никогда ничего не ела. 

Всего у неё было изобильно, много, сытно, и к концу лета родителям сдавали трёх хомяков с толстыми щеками и другими прибавившими в размерах на бабушкиных харчах  местами.

После завтрака  мы шли на улицу. Заходили за живущей в доме напротив Лариской, по пути прихватывали ее брата Вовку, соседа Сашку, Сережку, ещё одну Юльку, Ленку и шли на речку. 

Накупавшись, высохнув на солнце, сидя мокрыми жопами прямо на траве, всей ватагой направлялись в Луку. Это были особые походы.

Лука — местечко за рекой, через плотину, тогда — пустырь, поросший чахлой травой.

Там было тихо, спокойно и просторно. Стрекотали кузнечики, гудели пчёлы. Пахло разогретыми июльским солнцем травами. Помню запах полыни, пряный, горький и пьяный.

Мы шли на третий переезд. Черт его знает, где остались первые два, нам нужен был третий. Идти было далеко, но оно того стоило — это была речная отмель. Было видно желтое песчаное дно, снующих мальков, и можно было плавать на пузе по песку, изображая кроль или брасс.

По пути на переезд мы жрали подножное.

Мама дорогая, как мы не сдохли?

Мы жрали всё, пробуя эту жизнь на вкус!

Какие-то стебли, похожие на морковные метёлки, круглые, похожие на ребристые таблетки, плоды — мы называли их «кашка», черёмуху, которая в изобилии росла по берегам реки, и, конечно, позднику — чёрные кисло-сладкие мелкие ягодки семейства паслёновых. 

И конечно никто ничего не мыл. Жрали прямо с пылью, микробами и прочей мелкой живностью.  Как утренних клопов, ставших случайными жертвами нашего обжорства.

И если с черёмухи организм   хорошо скреплялся, то с паслёна можно  было хорошо просраться. Что частенько и происходило. Поздника имеет коварное свойство — в ее зелёных плодах содержится яд, а мы жрали не разбирая, горстями закидывая, как Копатыч в пасть.

Господи, и чего нам было надо после бабулиных пирогов? С ужасом вспоминаю…

Вспоминаю, как драло со страшной силой, выворачивая наизнанку, до самой ночи, как исторгал из себя организм изо всех, простите, дыр, последствия дневного травоедения.

Ох, как я это хорошо запомнила!

А сейчас многих травок не вижу. Той же поздники днём с огнём не найти. И слава богу. Хотя нынешние дети изучают мир не на зуб, совсем не так как мы когда-то. 

И бузина пропала. Ее пышные цветы очень любили пчёлы. А гроздья, напоминали  рябину, но мельче и сочнее. Вот ее мы не ели. Знали — ядовитая. Хотя недавно читала — из бузины делают лекарственный настой. Всё яд и всё лекарство. Вопрос в дозировке. 

Не знаю, почему зимой, в январе, в половине пятого утра я вдруг вспомнила то лето, июль, вечную мою спутницу любимую сестру Динку, нашу речку, друзей…

А по вечерам были костры и печёная картошка, и наши морды, измазанные золой, и куски шифера, стреляющие в огне.

Детство...